По внешнему виду трудно было отличить богатого купца от правителя. Одевался он в шелка и меха, дом его был богато обставлен и украшен недавно приоб­ретенным гербом, он распоряжался жизнью сотен или даже тысяч людей... То есть он стал новой силой в обществе. Некоторые купцы превращались в настоя­щих правителей. Так, Медичи занимались торговлей и финансами. Впрочем, другие, как, например, Фуг-геры из Аугсбурга, предпочитали реальную власть ее мишурному обличью, походя возводя на престол и низвергая принцев, то есть это было частью их фи­нансовой деятельности. Купцы Ганзейского союза деспотически правили в дюжине городов, разбросан­ных по всей Европе. Когда-то европейские короли надменно требовали денег и у презренного ростов­щика, выплачивая или не выплачивая долг по своему усмотрению. Теперь ростовщик преобразился в куп­ца и банкира и заседал за столом совета, диктуя ко­ролям государственную политику.

 

       Средневековая торговля велась главным образом между городами. Купцы перевозили товары из одного города в другой, являясь кровотоком в циркуляции средств. Феодальная система сильно сдерживала торговлю, так как не существовало никаких побудительных причин, заставляющих крепостного или работника производить товаров больше, чем требовалось для его собственных нужд и нужд его господи­на. Каждая местность была самодостаточной, произво­дя то, что ей нужно. Изделия кузнеца, колесника или крестьянина путешествовали всего на несколько миль от места своего изготовления. Пшеница — один из не­многих объемных, но относительно-дешевых продук­тов, с которыми купец имел дело. Он всегда мог рассчи­тывать, что если не в одном, так в другом конце Европы будет голод и он сумеет хорошо на этом нажиться.

       Сле­довало учитывать трудности перевозки и стоимость транспорта. Ведь все товары доставлялись по суше вьючными животными, что в четыре раза превосходи­ло стоимость водной транспортировки. Поэтому тор­говля шла вдоль крупных европейских рек, и скоро скромные склады по берегам Рейна, Роны и По превра­тились в богатые и могущественные города. Они обес­печивали безопасность торговли и средства для нее, а взамен брали большую часть прибыли в форме различ­ных таможенных пошлин. Однако грузоподъемность речных судов, хоть и превосходила возможности вьюч­ных перевозок, тоже была ограниченной. Купцы об­наружили, что наибольшую выгоду приносят товары, которые невелики по объему, но имеют большую цен­ность: шелк, шафран, пряности с Востока, воск из России, квасцы с Балкан.

      Европа была христиан­ским континентом, и бесконечное число дней в году, когда запрещалось есть мясо, привело к расцвету тор­говли рыбой, главным образом северной сельдью. Мо­гущественная Ганза обязана своим происхождением именно этому скромному продукту. С юга на север вез­ли вино. Шерсть отправлялась с овцеводческих ферм к прядильщикам и ткачам, от них к портным, создавая огромные богатства отдельным лицам, городам и це­лым странам. Торговля предметами роскоши с Восто­ка была крепко зажата в руках генуэзцев и венецианцев. Шелка, в которые одевались богачи, жемчуга, сиявшие на груди их дам, пряности, оживлявшие вкус повсед­невной пищи, совершали невероятные путешествия по морю и суше. Великим рынком Востока являлась Ин­дия. Там арабы грузили шелка и перец, жемчуг и мус­лин и отправлялись в плавание к Персидскому заливу и Ормузу. Оттуда караванами их везли в Багдад, место пересечения и встречи Востока и Запада. Багдадский купец, описывая свою деятельность, рисовал картину огромной паутины коммерции, контролируемой его родным городом: «Я везу серу из Персии в Китай, ки­тайский фарфор в Грецию, греческую парчу в Алеппо, стекло из Алеппо в Йемен и йеменские ткани в Пер­сию». Товары для Запада шли из Багдада в Тир или Антиохию, где уже ждали их венецианские или генуэз­ские галеры, чтобы везти в Европу.
          Экзотические восточные товары и более скромные, скучные европейские, в конце концов встречались на какой-нибудь из многочисленных ярмарок, разбро­санных по всему континенту. Наверное, важнейшими были ярмарки, расположенные во Фландрии (в одном Брюгге записалось больше тридцати «наций»). Большая часть последующего богатства Нидерландов проистека­ла именно отсюда. Во всех странах были города, где постоянно проводились эти ярмарки: Шампань и Бриво Франции, Стаурбридж и Смитфилд в Англии, Севи­лья в Испании, Лейпциг в Германии и, наверное, са­мый большой из них Нижний Новгород в России. Большие ярмарки казались временными городками с улицами из мелких и крупных лавок, занятых каким-то одним видом торговли. Там были кожа и ткани, высо­ко ценившиеся шелка, парча и бархаты. В другом мес­те продавались пряности, вина, разные пищевые про­дукты. Очень важной фигурой на ярмарке был меняла, ведь здесь обращалась валюта всех европейских стран, а купцу было выгодно увезти плату в денежных едини­цах своей страны. В конце ярмарки давался некоторый срок для улаживания расчетов и сведения счетов. Куп­цы несли совместную ответственность за кредит, пре­доставленный соотечественникам. Так, например, если венецианец уклонялся от уплаты долгов, выплату про­изводила вся венецианская «нация» на следующей яр­марке. Такая система обеспечивала высокую надеж­ность платежей.
           Ярмарки вносили яркость и веселье в монотонную жизнь горожан, и, естественно, там, где собирались толпы, готовые потратить деньги, тут же находились желающие эти деньги выманить. Жонглеры, скоморо­хи, певцы, астрологи, люди с хорошо подвешенным языком, торгующие универсальными снадобьями, про­поведники, призывающие громы небесные на головы грешников, фокусники, силачи, воры...все находили здесь применение своему искусству. Обычно ярмаркой управлял некий властный комитет. На торговлю надо было получить разрешение, а если в нем отказывали, то все равно выгода от торговли значительно перевешива­ла штраф за незаконную деятельность. В конечном ито­ге зрелищность стала затмевать коммерцию, но даже сегодня по всей Европе проходят специализированные ярмарки. Кроме экономического и развлекательного значения, ярмарки выполняли важную социальную функцию - общественное мнение Европы. Благодаря ярмаркам умные и знающие люди с разных концов континента регулярно встречались и, завершив дела, обменивались новостями и суждениями. Именно такими офи­циальными путями духовные ценности Италии эпохи Возрождения проникли в Европу.
          Ярмарки породила кочевая средневековая торговля, но они оставались в силе еще долгое время спустя пос­ле того, как купля-продажа приобрела более стабиль­ный характер. Великий купец Ренес­санса сформировал в людском сознании свой особый образ и занял в обществе положение, необычайно привлекательное для лиц меньшего калибра. Его агенты могли посещать ярмарки, но он оставался в своей кон­торе. Главным фактором, создавшим новый могуще­ственный класс купечества, был поток золота из Но­вого Света. Современный торговец может собрать капитал, почти независимый от общества, в котором живет, не то, что его предшественники, чье состояние заключалось в портящихся товарах или уязвимых зе­мельных угодьях. Некий агент Фуггера в очередном рапорте о прибытии испанского «золотого» флота в сентябре 1583 года сообщал, что он везет около 15 мил­лионов золотых дукатов. Корабли были так тяжело на­гружены, что флот должен был выгрузить миллион в Гаване. Агент заканчивает донесение замечанием: «Не­дурная денежная прибавка, которая вдохнет новую жизнь в коммерцию». На протяжении многих столетий ограниченный запас европейского золота сочился то­неньким ручейком на Восток для закупок восточных предметов роскоши, обладание которыми было призна­ком успеха.
          К середине XV века общий золотой запас упал, наверное, до самого низкого уровня. Первая экс­педиция в Новый Свет принесла немного, но уже один­надцать лет спустя после высадки Колумба на сушу в Европу пошла первая большая посылка золота. А потом по мере того, как конкистадоры углублялись с грабежа­ми в Мексику, в европейские сундуки полились не­вероятные потоки золота и серебра. За следующие сто лет первый поступивший миллиард возрос пятикратно. Испанию, которая поначалу контролировала большую часть этого притока, это почти погубило. На золото можно было купить все, испанцы так и поступали, что привело к упадку собственной промышленности и ре­месел. Ацтекское золото для простого испанца оказалось тем сказочным обманным золотом фей, которое приносит пустоту и разорение.
           Но купцы благоденствовали, становясь все богаче, тем более что утратил силу запрет на ростовщичество. С самых давних лет по установлению церкви считалось, что деньги — вещь мертвая и мертвящая, что любая попытка заставить мертвое воспроизводить себя неес­тественна, что это попрание законов Божиих и люд­ских. Строго говоря, запрет был на дачу денег взаймы, как на профессию богопротивную и мерзкую в глазах большинства людей, даже тех, кто этим пользовался. На главной площади каждого города можно было уви­деть маленькие будочки ростовщиков-менял, со сто­лом, потрепанной книгой учета и шкатулкой с налич­ностью.              Для человека, способного приобрести некоторый капитал, открывались перспективы фантастических доходов. Купец стоял за отважными мореплавателями-исследователями. Когда, наконец, они обогнули мыс Доброй Надежды и открыли прямой путь в Индию, доходы арабских посредников ушли в прошлое, а дохо­ды европейских купцов возросли многократно. Оснас­тить и снарядить корабль в двухгодичное плавание сто­ило примерно 7 тысяч фунтов на современные деньги, а ожидаемый доход от плавания был около 200 тысяч. Пряности с Востока приносили основную долю при­были. 30 июля 1583 года в Лиссабон прибыл корабль, привезший 500 квинталов (центнер) перца и 2 тыся­чи — корицы и гвоздики. Это был по всем меркам не­обычный груз. В том же докладе упоминается, что в га­вани Гоа готовы к отплытию еще два корабля, с грузом 16 тысяч квинталов перца, 6 тысяч — гвоздики и тыся­чи — разных пряностей. Торговля пряностями стала та­кой регулярной, что капитаны перевозящих их судов могли определять время прибытия и отбытия с необык­новенной точностью, хотя между пунктами отправки и назначения пролегало полмира океанской воды. Ко­рабли покидали Гоа или Лиссабон в последние две не­дели января и прибывали в середине июня.
            Некий агент Фуггера оставил нам очень яркий и живой отчет о радостях и риске торговли пряностями. 10 января 1580 года он пишет из Кохинхины, после морского путешествия, продолжавшегося шесть меся­цев и шесть дней: «И за все это время мы не видели ни клочка земли... только море и небо». Пять кораблей, вместе, покинули Лиссабон, но затем разделились: каж­дый капитан решил, что знает лучший и быстрейший путь к порту назначения. Корабль автора доклада встретился с жестокими штормами и мертвым штилем, сразился с гигантской акулой, но, несмотря на тяготы и суровость путешествия, «только 25 человек умерло на пути из Португалии в Индию». Даже когда они вы­садились на берег, опасность не миновала: многие мат­росы, привыкшие к скудости корабельной жизни, умер­ли от излишеств, которым предались на суше. Главным сокровищем был перец, потому что Кохинхина (Юж­ный Вьетнам) была перевалочной торговой базой, куда привозили товар из глубины материка.

 

Купец выбирает пряности

         Открытие новых маршрутов заморской торговли изменило облик европейской торговли, так как вдоль атлантического побережья появились новые центры, города Лондон и Лиссабон, Кадис и Бристоль, Ант­верпен и другие, занимавшиеся импортом товаров с Востока и Запада и распространением их по всей Ев­ропе. Старинные итальянские центры торговли упря­мо и отчаянно сопротивлялись. Венеция продолжала оставаться «школой лоска» для торговцев. Даже автократические ганзейские купцы обязаны бы­ли в этом приморском городе держаться весьма осто­рожно и дипломатично. Всюду они вели себя как ок­купационная власть, но в Венеции были просто тор­говцами. Они и другие немецкие купцы селились в так называемом Немецком подворье (Фондако-де-Тедеско), красивом трехэтажном здании на Большом канале.

   

Фондако-де-Тедеско

      В 1522 году имперский парламент Нюрнберга изу­чил проблему монополий, потому что она оказывала очень вредное влияние на уровень жизни. Особое внимание привлекла деятельность торговцев перцем. Вся эта торговля находилась в руках португальского короля, и некоторые компании предлагали ему ку­пить перец по цене превосходящей текущие, с усло­вием, что их конкурентам он заломит еще большую. «Таким образом, перебивая товар друг у друга, они дошли до того, что пряности, которые первоначаль­но стоили 18 дукатов за квинтал, стали продаваться по 34 дуката. Купцы не только не потеряли на этих перекупках, но получили огромную прибыль. Они смогли продавать по самым высоким ценам, потому что больше никто в империи не имел доступа к это­му товару». Парламентский комитет объехал города Германии, выясняя их мнение по этому вопросу. Аугсбург ответил так, как и следовало ожидать от горо­да, разбогатевшего подобным методом. Торговля — это кровь нации. «Большие и состоятельные купцы, привлекая ремесленников и мастеров, стимулировали общую деловую жизнь. Богатые компании помогали многим мелким купцам, предоставляя им кредит и займы, тем самым давая им возможность богатеть. Как можно было говорить, что богачи попирают бед­няков, если они помогали тем, спасали их от несчас­тий и собственной некомпетентности?» К чести пар­ламента, он сделал попытку контролировать размеры компаний и запрещал любому купцу покупать за кон­кретный ограниченный период больше оговоренного объема любого товара. Но попытка эта оказалась тщетной. По мере роста цен богатые богатели, а бед­няки нищали.

           Аугсбург был домом величайшей финансовой ком­пании того времени, принадлежавшей семейству Фуг-геров. С высоты своей мощи Фуггеры могли обращать­ся и обращались как равные с монархами. Благодаря их деньгам получил императорскую корону Карл V. И не­изменно это семейство придерживалось мнения, что «они купцы», и не колеблясь объявляло императора неисправным должником, как простого смертного. Истоком богатства Фуггеров стало достаточно скром­ное состояние, основа его была заложена в 1360-х го­дах неким Гансом Фуггером, ткачом. Товары у него были отличного качества, с деньгами он обращался бе­режно и, когда умер, оставил наследникам 3 тысячи флоринов. Дело оставалось строго семейным (внуки его твердо придерживались принципа, что все потомки мужского рода вкладывают средства только в семейный бизнес, который, в свою очередь, обеспечивает прида­ное дочерям). Первый контакт с Габсбургами был уста­новлен в 1473 году, когда император Фридрих ІІІ поже­лал одеть всю свою огромную свиту в ткань одного и того же цвета. Ульрих Фуггер поставил такую ткань и тем положил начало сотрудничеству, которое принес­ло его семье дворянство, но и обошлось в миллионы золотом. Итак, основой состояния Фуггеров было тка­чество и продажа тканей, а позднее они занялись прибыльной торговлей пря­ностями. В 1520 году Яков Фуггер (см. рис. 33) основал Фуггерей, поместье, насчитывающее 53 здания, по два домика в каждом, собранные в шесть улиц. Арендная плата за каждое жилье составляла всего флорин в год — примерно один нынешний фунт. Они предназначались для работни­ков, уходивших на покой. Даже эта скромная рента тра­тилась на то, чтобы поддерживать дома в хорошем со­стоянии, и они простояли до XX века.
              Но если Фуггерей стал памятником благотворитель­ности этого семейства, то Дом Золотой бухгалтерии являлся солидным свидетельством их богатства, храмом финансов, куда стекались прихожане со всей Европы. Зал был отделан роскошными панелями, изысканную деревянную резьбу которых покрывало сусальное золо­то.
            Купец эпохи Возрож­дения был смелым чело­веком с богатым вообра­жением, который часто объединялся с едино­мышленниками в круп­ных предприятиях, но предпочитал работать в одиночку. Независимо. Однако наряду с такими личностями все еще про­должал существовать ги­гантский Ганзейский со­юз, родившийся в Сред­ние века, но по-прежнему во многих городах силь­ный соперник купцам но­вого времени. Ганза на­чиналась  в  XIII   веке  с торгового альянса между Любеком и Гамбургом, а затем постепенно выросла и распрост­ранила свою власть на всю Европу, и все это только ради наживы, точнее, добычи, до той поры считав­шейся уделом королей-воинов.          Своего наибольшего расцвета Ганза достигла во второй половине XIV столетия, когда около 70 горо­дов образовали союз. Их контроль над городами — членами союза зиждился на силе бойкота. Однажды город Бремен нарушил запрет на торговлю с Фланд­рией. Он был исключен из союза и «в последовавшие тридцать злосчастных лет полностью обеднел, улицы заросли травой, нищета и уныние воцарились в его пределах». Позднее был подобным образом наказан Брунсвик и восстановлен в правах лишь после того, как десять самых видных его граждан прошли босы­ми через весь Любек и униженно, на коленях, попросили прощения у Ганзейского совета. Тем не менее, для осуществления ганзейских монополий рекрутов всегда хватало, так что никакого серьезного соперни­чества не входящие в союз города составить ему не могли. Это был исключительно замкнутый Европей­ский союз, в точности отражавший старую систему европейской торговли. Он совершенно игнорировал новые торговые пути и новый тип торговли, расцвет­ший после географических открытий, предоставляя их развитие новому классу купцов.
          Ганзейские товарные склады, или «фактории», обо­сновались в 130 городах Европы, самыми крупными из которых за пределами Германии были Нижний Новго­род в России, Брюгге в Бельгии, Берген в Норвегии и Лондон в Британии. В слабых городах ганзейские пред­ставители вели себя с грубой и надменной наглостью. В Бергене компания, насчитывающая три тысячи ре­шительных крепышей, вертела городом как хотела. Они имели право первого выбора любых поступающих в город товаров, отказывались платить налоги, пользова­лись причалами и улицами как вздумается и в конце концов вынудили жителей построить новый город на окраине старого. Даже в таком могущественном и бо­гатом городе, как Новгород, Ганза смогла получить для себя особые условия, не последним из которых было решение, что в случаях банкротства долги ганзейским купцам выплачивались в первую очередь. Более жест­ко их контролировали в Англии (см. фото 8), причем их лондонская фактория на Темзе была любимой мише­нью толпы во время всяческих бунтов, — такую «сер­дечную любовь» испытывали к этим «пришельцам с Востока» не только купцы, но и горожане.
          Служащие Ганзы, хоть и бахвалились и вели себя как завоеватели, по сути, сами становились пленни­ками коммерции. В большинстве городов они обяза­ны были соблюдать безбрачие и вести монашескую жизнь за высокими стенами факторий. Им запреща­лось вступать в светские контакты с местными жите­лями. Днем и ночью они находились под присмотром старших наблюдателей. Подмастерьев набирали толь­ко из родных немецких городов. Но, несмотря на су­ровую жизнь, возможности для личного обогащения были огромны, так что недостатка в новобранцах не наблюдалось. На деле число возможных подмастерь­ев было столь велико, что придуманы были очень жестокие обряды инициации (посвящения) с целью отпугнуть слабаков. На протяжении более двухсот лет Ганза доминировала в любой выбранной ею отрасли торговли, пренебрегая религиозными и политически­ми конфликтами, если они не мешали доходам.
           Упадок ее начался к концу XVI века. Одной при­чиной этого не объяснишь, за исключением общего закона, что все живое должно когда-то умереть. Па­дение спроса на рыбу после Реформации, видимо, тоже сыграло свою роль. Так что ганзейские купцы зря игнорировали новую торговлю Запада: они сдела­ли это себе в ущерб. В 1608 году какой-то англий­ский купец злорадно написал: «Большая часть их зубов выпала, а остальные сидят во рту некрепко». Многим не терпелось занять место умирающего гиганта.

При составлении этого материала использовались:

     1. Чемберлин Эрик. Эпоха Возрождения. Быт, религия, культура/ Перевод с англ. Е.Ф.Левинов.- М.: ЗАО Центрполиграф, 2006. – 239 с.

 

<-Назад    Вперёд->