Шекспир и его современники

В стихах, предпосланных первому собранию сочинений Шекспира, вышедшему в свет в 1623 году, знаменитый английский драматург Бен Джонсон сказал: "Он принадлежит не одному веку, но всем временам" {Хрестоматия по истории западноевропейского театра, т. 1. М., 1953, с. 512.}. Слова эти, прозвучавшие через семь лет после смерти великого творца "Гамлета" и "Короля Лира", оказались пророческими. В истории театра нового времени не было и нет фигуры крупнее Шекспира, но не следует думать, что все остальные писатели того времени были лишь блеклыми копиями великого драматурга и что их творения лишь занимают отведенное им место на книжной полке, уже давно не интересуя читателей и театральных зрителей.

Внимательно вглядываясь в драматургию конца XVI - первой половины XVII века, поражаешься ее необычайному богатству и многообразию: идейно-философскому, жанровому и стилевому. Весьма знаменательно, что все попытки найти для этой драматургии единое определение, раскрывающее ее сущность, до сих пор остаются в той или иной мере неудовлетворительными. Название "театр века Шекспира" неточно потому, что грандиозное творчество Шекспира, по сути, выходит за рамки хронологических эпох и литературных стилей, чего нельзя сказать о других драматургах. Старшие современники Шекспира, начавшие писать лет за десять до него и каждый по-своему подготовившие почву для его ранних драм, целиком остаются в пределах эпохи Возрождения. Младшие же его современники, шедшие своими путями и порой уходившие далеко в сторону от модели шекспировской драмы, во многом принадлежат уже искусству XVII века. Так что неверно называть весь театр этой эпохи театром Возрождения. Неверно также называть драматургию интересующего нас периода елизаветинской, как это делают некоторые английские критики или известный исследователь и переводчик И. А. Аксенов. Принятое в Англии деление драматургов на елизаветинских, яковитских и карлитских хотя в общих чертах и совпадает с тремя вышеназванными этапами развития английской драмы, но упускает из виду их общность и существующую между ними преемственность.

Английский театр конца XVI - первой половины XVII века можно, пожалуй, считать единой поэтической системой. Театр этот впитал в себя две основные традиции, существенно трансформировав их: учено-гуманистическую, опиравшуюся на античность, и народную, продолжавшую линию народной средневековой драматургии (мистерий, моралите, интерлюдий и фарса) и фольклорной поэзии (в частности, баллад, песен, разнообразных легенд и народных поверий). На основе этих двух традиций английская драматургия создала особый синтез - поэтическую драму, имевшую народный характер, ярким примером чему служат пьесы Шекспира.

Театр в 90-е годы XVI века стал в Англии достоянием всей; нации, и представители всех слоев общества, от влиятельного аристократа и недавно разбогатевшего буржуа, сидевший в дорогих ложах, до-простолюдина, покупавшего самые дешевые стоячие билеты в партере, с замиранием сердца следили за перипетиями судеб театральных героев. Отсюда прежде всего необычные широта и разнообразие этой драмы, необыкновенная свобода поэтической структуры самих пьес, отсюда и замечательное своеобразие стиха тогдашних драматургов, рассчитанного на слух весьма разношерстной публики, среди которой были тонкие знатоки, получившие образование в университете, и совсем неграмотные мастеровые.

И хотя в первые десятилетия XVII века в силу причин, этот синтез был заметно нарушен, его влияние еще дает о себе знать и в 20-е годы, в период исподволь начавшегося кризиса, постепенного перерождения английской драмы накануне буржуазной революции.

Вместе с елизаветинской Англией угасало и английское Возрождение, вступившее в полосу кризиса. К концу XVI века со всей очевидностью обнаружилась утопическая природа идеалов, которыми жила и питалась английская культура на протяжении целого столетия. Характерно, что К. Марло, воспевший титанический индивидуализм в своих ранних трагедиях "Тамерлан Великий" (первая часть - 1587) и "Трагическая история доктора Фауста" (1588-1589), уже в "Мальтийском еврее" (1592) показал обратную сторону этого индивидуализма. А шекспировский Гамлет с афористической точностью выразил горькое чувство крушения привычных ценностей, растерянность и беспокойство, охватившие английское общество, в знаменитых словах: "Распалась связь времен".

Как указывают исследователи (В частности: Spenser T. Shakespeare and the Nature of Man. New York, 1965; Ornstein R. The Moral vision of Jacobean Tragedy, Madison, 1962.}, таким умонастроениям во многом способствовали и открытия Коперника, который разрушил веками жившие птолемеевские геоцентрические представления о мироздании, и ставший необычайно популярным к концу XVI века скептицизм Монтеня, который подтачивал сами основы знакомой со школьной скамьи философии, и односторонне понятое политическое учение Макиавелли, которое английскому читателю XVI-XVII веков представлялось популярной хрестоматией политического цинизма и авантюризма, откровенным прикрытием хищнических аппетитов, царивших, в обществе.

Еще столь недавно казавшаяся незыблемой целостно-поэтическая картина мира теперь затрещала по всем швам. Новый ясе взгляд на мир, основанный на научных методах познания действительности, рождался медленно, порой мучительно. Целиком принадлежащий елизаветинской эпохе видный теолог - апологет англиканской церкви Ричард Хукер (ок. 1553-1600) - задавал в 90-е годы XVI века вопросы, имевшие только риторический характер. "Что, если бы природа на время нарушила свой порядок или совсем упразднила его, хотя бы и на миг, чтобы соблюсти свои же собственные законы... если бы каркас небесного свода, воздвигнутого над нашими головами, зашатался и разрушился... если бы луна сошла с проторенного пути, времена дня и года смешались в хаосе и беспорядке, ветры перестали дуть, облака давать дождь, земля лишилась бы небесного воздействия, ее плоды зачахли, подобно детям, тянущимся к иссохшей груди матери, которая не может облегчить их голод: что стало бы с самим человеком, которому сейчас все это подчинено? Разве мы не видим со всей ясностью, что подчинение законам природы является опорой всего мироздания?" {The Portable Elizabethan Reader. New York, 1965, p. 138.}.

Эта риторика неожиданно становится живой реальностью для героев шекспировского "Короля Лира" (1605), где Глостер констатирует уже свершившуюся катастрофу: "Вот они, эти недавние затмения, солнечное и лунное! Они не предвещают ничего хорошего. Что бы ни говорили об этом ученые, природа чувствует на себе их последствия. Любовь остывает, слабеет дружба, везде братоубийственная рознь. В городах мятежи, в деревнях раздоры, во дворцах измены, и рушится семейная связь между родителями и детьми... Наше лучшее время миновало. Ожесточение, предательство, гибельные беспорядки будут сопровождать нас до могилы" {Шекспир У. Полн. собр. соч., т. 6. M., 1963, с. 444.}.

Эти характерные для эпохи умонастроения нашли свое непосредственное выражение у многих крупнейших художников того времени. Достаточно вспомнить хотя бы знаменитую "Анатомию мира" (1611) лучшего поэта эпохи* Джона Донна (1572-1631), где постаревший и пришедший в упадок мир представляется автору лишенным всяких связей и расщепленным на отдельные атомы, или "Историю мира" (1614) известного государственного деятеля, поэта и философа сэра Уолтера Ролея (1552-1618), написанную им в сырой темнице Тауэра и пестрящую высказываниями типа: "Приспосабливаясь к нынешним временам, мы считаем все законным. Небо - высоко, далеко и непостижимо" {The Age of Shakespeare. London, 1966, p. 99.}.

Подобные настроения весьма сложным образом трансформировались в английской драме начала XVII века. Атмосфера сомнений и разочарований заставила английских драматургов уточнить свое отношение к миру и человеку; переосмыслить сложившиеся ценности и попытаться найти новые. Каждый из художников отвечал на волновавшие его вопросы по-своему, и эти ответы бывали не только различными, но иногда противоречили друг другу.

О несходстве, иногда даже противоположности устремлений младших современников Шекспира ясно говорит и многообразие литературных стилей эпохи. И в самом деле, в первые два десятилетия XVII века в английской драме наряду с ренессансным стилем возникли также и тенденции, характерные для классицизма, маньеризма и барокко. Причем эти тенденции не только противостояли друг другу, но и взаимодействовали, подчас достаточно органично сочетаясь в творчестве отдельных авторов.

Шекспир принадлежит к числу художников, которые не умещаются в рамках привычных понятий. У него свои уникальные мерки, но и он, возвышаясь над стилями своей эпохи, тем не менее использовал их в своем творчестве, преображая их, как только он один и мог это сделать.

Вопрос об отношении Шекспира к трем главным стилям его эпохи (ренессанс, маньеризм и барокко) очень сложен.Ренессансные корни. Шекспира неоспоримы, весь начальный период его творчества (90-е годы XVI в.) целиком принадлежит ренессансу. Однако, хочется подчеркнуть, что именно тогда в сложном синтетическом творчестве драматурга возникает ряд черт, свойственных литературе XVII века. Они становятся особенно заметны при сопоставлении пьес Шекспира с пьесами его младших современников.

Маньеристские черты наиболее ярко проявились в "темных комедиях" Шекспира - "Конец - делу венец" (1603) и "Мера за меру" (1604), мрачный, неустойчивый мир которых разительно отличается от комедий, написанных драматургом в 90-е годы. Очень близко маньеризму и мироощущение "Троила и Крессиды" (1602), где спародированы идеалы воинской доблести и куртуазной любви, а прославленные герои гомеровского эпоса выведены в сниженно-сатирическом обличии.

Связь с барочным стилем наиболее полно проявила себя в поздних романтических трагикомедиях Шекспира. Ощущение кризиса духовных ценностей, характерное для великих трагедий, здесь во многом преодолевается за счет некой новой гармонии. Но это особая, чисто шекспировская гармония, лишь отдельными чертами схожая с барочным видением мира, которое знакомо нам по произведениям других английских драматургов, и прежде всего Бомонта и Флетчера.

Общим с Бомонтом и Флетчером в поздних пьесах Шекспира было особое эмоциональное настроение волшебной сказки, сглаживавшее противоречия, стиравшее грани между трагическими и комическими коллизиями. Однако Шекспир совершенно чужд развлекательности Бомонта и Флетчера, его мысль и теперь не менее остра, чем в недавно написанных трагедиях, а замечательный художественный синтез, достигнутый драматургом в этих пьесах, качественно отличен от идейно-поэтической установки его младших современников. Шекспировские романтические трагикомедии проникнуты особой, только ему одному свойственной, почти экстатической радостью, верой в торжество добра, в рассеивающий тьму всепроникающий свет, - который несет героям счастье.

Младшие современники Шекспира, как правило, не понимали масштаба его художественных открытий - тут нужна была дистанция времени - и шли вперед своими путями. При этом английские драматурги XVII века либо старались сознательно отталкиваться от шекспировской драмы в поисках собственной поэтики, либо воспринимали лишь отдельные элементы шекспировского синтеза, переосмысливая их на свой лад.

Из всех драматургов начала XVII века, пожалуй, ближе всего к традиции предшествующего периода стоит Джоpдж Чэпмен. И это закономерно. Чэпмен, один из образованнейших гуманистов елизаветинской поры, знаменитый поэт и переводчик Гомера, друг Марло и Ролея, пришел в театр уже сложившимся художником. Его драматургия, достаточно тесно связанная с Ренессансом, вобрала в себя многие тенденции, характерные для этой эпохи.

Свой путь в театре Чэпмен начал с создания веселых, богатых выдумкой комедий, опираясь при этом на опыт Лили, Грина и раннего Шекспира. Как и его предшественники, Чэпмен отдал дань ученой, гуманистической драме, что особенно явно сказалось в пьесе "Все в дураках" (1598-1599), где автор переработал Теренция, или в более поздней комедии "Вдовьи слезы" (1605), где использован сюжет, взятый из "Сатирикона" Петрония. Не менее близка была Чэпмену и другая важнейшая традиция его предшественников, называемая романтической, с ее поэтизацией свободных человеческих чувств, вниманием к любовной интриге и авантюрным элементом действия. Достаточно гармоничное сочетание обеих этих традиций, присущее почти всем комедиям драматурга, безусловно, сближало его с ранним Шекспиром.

Но Чэпмен был и талантливым экспериментатором, пролагавшим новые пути английского театра. Так, в "Веселье странного дня" (1597) он создал первый образец так называемой комедии "гуморов", опередив Джонсона, который вскоре обратился к этому жанру, а в "Церемониймейстере-дворянине" (1602) - один из первых образцов романтической трагикомедии.

Уже первая трагедия Чэпмена "Бюсси д'Амбуа" (1604?), где драматург развивал традиции Марло, была в то же время по своей сути произведением новой эпохи. Вслед за Марло, автором "Парижской резни" (1593), рассказывавшей о страшном кровопролитии Варфоломеевской ночи, Чэпмен обратился к жанру исторической хроники, к событиям эпохи короля Генриха III. Есть здесь даже фигура герцога Гиза, главного злодея "Парижской резни". Но суть трагического конфликта трактуется автором по-своему.

В "Заговоре и трагедии Шарля, герцога Бирона" (1608) Чэпмен снова обратился к недавним событиям во Франции, рассказав о судьбе герцога Бирона, вступившего в заговор против короля Генриха IV. Бирон - тоже сильная личность в традиции раннего Марло. Однако вслед за Марло, автором "Мальтийского еврея" и "Парижской резни", и - в еще большей мере - подобно Шекспиру, драматург показал обратную сторону титанизма, который становился в трагедии преступным индивидуализмом.

Современные критики указали на известное сходство Бирона с шекспировским Кориоланом {Ray G. Critical Introduction to Chapman's "The Conspiracy and Tragedy of Charles, Duke of Byron". New York, 1979.}. Действительно, оба героя - отважные полководцы, наделенные авторами неукротимостью нрава, запальчивостью и неумением здраво оценить свои поступки. Индивидуализм губит их обоих, но Кориолан - личность благородная и героическая, сохраняющая цельность на протяжении всей пьесы и удостаивающаяся трагического апофеоза в ее финале, Бирон же - слабее и ограниченнее. Главной задачей Чэпмена было, показать постепенное моральное падение Бирона, ведущее к его позорной казни на эшафоте. И здесь трагедия ближе к "Макбету", чем к "Кориолану", хотя Бирон - фигура гораздо меньшего масштаба и его зло скорее проявляет себя в преступных намерениях, чем в реальных действиях..

За "Бироном" последовали трагедии "Месть за Бюсси д'Амбуа" (1610-1611), "Трагедия Шабо, адмирала Франции" (1612-1613) и "Цезарь и Помпеи" (1613?), где Чэпмен на новом материале развивал уже знакомые его зрителям, идеи, изображая конфликт героя-стоика с враждебным ему обществом. Постепенно в творчестве драматурга наметился спад.

Самым крупным из всех младших современников Шекспира исследователи считают Бена Джонсона. Его драматургия была явлением чрезвычайно самобытным, открывавшим новые пути развития английской драмы. С самого начала Джонсон ощущал себя реформатором сцены. Шекспировскому театру поэтического синтеза Джонсон противопоставил собственные идеи о природе драматического искусства, высказанные им в предисловиях к своим пьесам и в специальных заметках. Отталкиваясь от воззрений известного поэта, и романиста елизаветинской поры Филипа Сидни (1554-1586), сформулированных в трактате "Защита поэзии" (опубликован в 1595 г.), где эстетика Аристотеля трактовалась в неоплатоническом духе, Джонсон развивал теории, близкие к классицизму. Так, он критиковал современную английскую драму за ее "неправильность" с точки зрения классицистских норм и требовал от художников более точного следования природе на основе принципов бытового реализма.

До нас дошли две трагедии Джонсона "Падение Сеяна" (1603) и "Заговор Катилины" (1611), сюжеты которых взяты из истории Древнего Рима. В критике издавна принято сопоставлять их с "римскими" трагедиями Шекспира.

Джонсона часто называют отцом английской комедии, И действительно, его влияние определило дальнейшее развитие этого жанра на протяжении по крайней мере двух столетий вплоть до эпохи романтизма и косвенно давало о себе знать много позже в сатирической прозе Диккенса и Теккерея. Елизаветинской романтической традиции, достигшей апогея в творчестве Шекспира 90-х годов XVI века, Бен Джонсон противопоставил свою комедию. Поэтизация свободного чувства не занимала драматурга, любовно-авантюрный элемент действия играл в его комедиях лишь незначительную роль, а взаимоотношения человека и общества трактовались с принципиально новых позиций. Уже в двух ранних пьесах Джонсона "У всякого свои причуды" (1598) и "Все без своих причуд" (1599) наметились характерные черты его комедий, где теория "гуморов", дававшая возможность автору вывести на суд зрителей галерею разнообразных характеров, была лишь фундаментом, на котором строилось здание жанра.

В зрелых комедиях Бена Джонсона "Вольпоне" (1605), "Эписин, или Молчаливая женщина" (1609), "Алхимик" (1610), "Варфоломеевская ярмарка" (1614) и "Черт выставлен ослом" (1616) идет жестокая война "всех против всех", что и в его трагедиях. Правда, столкновения персонажей кончаются здесь благополучно, но добро обычно уже не побеждает зло, как у елизаветинцев; скорей зло, запутавшись, наказывает само себя. Сатирическая панорама английской жизни, представленная в комедиях Джонсона, отличалась крайней злободневностью. Важно, помнить, что за всем этим драматург сумел необычайно точно разглядеть сложные социальные процессы, характерные для Англии того времени, и показать их нравственное воздействие на своих современников.

В своей первой зрелой комедии "Вольпоне" Джонсон обратился к теме власти денег, знакомой зрителям по "Мальтийскому еврею" Марло и "Венецианскому купцу" Шекспира.

Фигуры, по своему масштабу равной Вольпоне, не было в других пьесах Джонсона, но их герои жили, по сути дела, в том же самом мире разгула индивидуалистических страстей, где золото сверкало, ярче солнца. Нагляднее всего это ощущается в комедиях "Алхимик" и "Черт выставлен ослом". Более поздняя комедия Б. Джонсона "Черт выставлен ослом" представляла собой как бы вывернутое наизнанку, комически спародированное моралите, где традиционным фигурам беса - искусителя и порока - делать было уже нечего и они в отчаянии признавали свое поражение. Мелкий бес Паг, отпросившись из преисподней всего на один день в Лондон и претерпев великое множество невзгод от Людей, превзошедших его своим плутовством, ускользал от позорной казни на виселице благодаря заступничеству сатаны.

Традиции Ренессанса питали и творчество двух других драматургов начала XVII века - Томаса Хейвуда и Томаса Деккеpа. Их излюбленным жанром была не сатирическая комедия нравов в духе Джонсона, но популярная еще в 90-е годы романтическая комедия. Однако этот жанр в интерпретации Хейвуда и Деккера приобрел новые черты, существенно отличавшие их произведения от шекспировской романтической комедии. В поэтически цельном и гармоничном театре Шекспира в одной и той же пьесе на равных жили и афинские подмастерья, и герцог, и сказочные эльфы. У Хейвуда и Деккера такой симбиоз был бы невозможен, поскольку их пьесы, написанные для открытого театра XVII века, были рассчитаны на запросы определенной части зрителей. Это были в основном теснившиеся в партере шумные лондонские подмастерья, а также их хозяева, мелкие буржуа и начинавшие, постепенно сближаться c ними в идеологическом плане небогатые джентри. Они были рады увидеть на сцене людей, подобных себе. И для них нужно было и писать не так, как Шекспир, Джонсон или Чэпмен. Поэтическое зрение Хейвуда и Деккера было, безусловно, отличным от авторов романтической комедии 90-х годов. Для них характерна особая любовь к быту, часто граничащая с некоторой сентиментальностью и сдобренная порой наивным морализаторством.

Известно, что пуритане объявили яростную войну театру, назвав его "рассадником разврата". Чем дальше, тем больше актерам и драматургам приходилось защищать любимое искусство, вплоть до сочинения памфлетов, что, в частности, и делал Хейвуд. Однако парадоксальным образом положительная программа Хейвуда и Деккера рядом черт перекликалась с пуританской этикой, декларировавшей идеалы трудолюбия, воздержания, трезвенности и скромности. Многочисленные проповедники-пуритане начала XVII века постоянно превозносили тихие радости здоровой семейной жизни и святость домашнего очага, яростно бичуя распущенность светских нравов

Обратимся теперь к творчеству драматургов-маньеристов начала XVII века. В английской драме маньеризм как сформировавшийся стиль возник в творчестве Джона Марстона. Его перу принадлежит первая английская трагедия с явно выраженными чертами маньеризма "Месть Антонио" (1599).

Пьеса Марстона написана в жанре так называемой кровавой трагедии, начало которому положил несколькими годами раньше Томас Кид, автор широко популярной "Испанской трагедии" (ок. 1585). К началу XVII века "кровавая" трагедия вошла в моду, и главным объектом ее изображения стало так называемое "итальянизированное" зло. Под влиянием односторонне понятой политической философии Макиавелли национальный характер итальянцев (а с ними зачастую отождествляли и враждебных Англии католиков-испанцев) ассоциировался зрителями со злобной хитростью, цинизмом, коварной мстительностью и прочими подобными свойствами.

Маньеристские, а вслед за ними и барочные драматурги XVII века обратились в своем творчестве именно к этому жанру, наполнив его, однако, новым содержанием. "Месть Антонио" Марстона еще достаточно тесно связана с "Испанской трагедией" Кида. (Было здесь и бросающееся в глаза сюжетное сходство с "Гамлетом", или, вернее, с "Пра-Гамлетом", не дошедшей до нас пьесой, которую переработал Шекспир.

Вслед за пьесами Марстона на английской сцене появились трагедии Сирила Тернера, где перед зрителями возник еще более гротескный мир. В начале "Трагедии мстителя" (1607) ее главный герой Виндиче (по-итальянски - мститель, но он же обличитель нравов в духе Марстона) представал перед публикой с черепом своей невесты, которую несколько лет тому назад отравил старый герцог за отказ стать его возлюбленной. По вине герцога умер в опале, и благородный отец Виндиче. Чтобы наилучшим образом осуществить свою месть, Виндиче подвизался в роли сводника на службе у сына герцога развратного Луссуриозо.

Чем дальше разворачивалось действие пьесы, тем полнее зрители ощущали безысходно-мрачную атмосферу всеобщего порока и зла, пропитавшую весь двор старого герцога. И трагедия героя-мстителя в том и состояла, что, с радостным упоением осуществляя свою месть, он полностью терял нравственную дистанцию обличителя пороков и сам становился частью окружавшей его аморальной среды. "Трагедия мстителя" безусловно связана с эстетикой Б. Джонсона.

В пьесах Джона Уэбстера картина всепоглощающего зла, которое пропитало мир, изображена еще более мрачными красками, чем у Тернера. Хотя трагедии Уэбстера в наши дни ставятся на английской сцене чаще, чем трагедии других младших современников Шекспира, о его месте в истории английской драмы до сих пор идут споры. Еще в конце прошлого века Бернард Шоу, ниспровергавший Шекспира во имя реализма ибсеновской драмы, ниспроверг и Уэбстера. Саркастичный Шоу назвал Уэбстера "лауреатом мадам Тюссо", сравнив тем самым маньеристские ужасы его трагедий с пресловутой камерой пыток в лондонском Музее восковых фигур мадам Тюссо. И в наше время некоторые исследователи утверждают, что упадок английской драмы начался именно с трагедий Уэбстера. Другая же группа критиков {Gunby D. С. Introduction to "John Webster, Three Pfays". London, 1972, p. 9.} считает Уэбстера вторым после Шекспира поэтическим гением английского театра XVII века. Второе мнение ближе к истине. Уэбстер действительно обладал незаурядным поэтическим дарованием, особенно ярко раскрывшимся в его лучших трагедиях "Белый дьявол" (1612) и "Герцогиня Мальфи" (1612-1614), хотя кризисно-маньеристские черты в его творчестве никак нельзя преуменьшать.

Последним крупным драматургом, близким к маньеризму, был Томас Мидлтон. Его драматургическое наследие достаточно велико и весьма многообразно: он сочинял романтические и сатирические комедии, трагедии мести, трагикомедии в духе Бомонта и Флетчера и пьесы для представлений, организуемых лорд-мэром Лондона; писал самостоятельна и в соавторстве со многими другими своими современниками. Не все и не всегда удавалось Мидлтону. Однако его ранние сатирические комедии и более поздние кровавые трагедии сыграли важную роль в истории английского театра XVII века.

Сатирические комедии Мидлтона продолжали традиции Джонсона, по-своему трансформируя их. В пьесах Мидлтона тоже кипела война "всех против всех", ловкие плуты из низов общества рвались наверх, к деньгам и почестям, а глупцы-дворяне с легкостью давали обманывать себя, теряя земли и состояния. Согласно требованиям жанра драматург вывел на сцену целую галерею лондонских адвокатов, лавочников, юных франтов и старых ростовщиков, различного рода обманщиков, сводников и куртизанок, чьи портреты отличались острым гротескным правдоподобием, Забавные приключения этих героев, не раз попадавших в чисто фарсовые ситуации, доставляли зрителям много веселых минут. Однако смех Мидлтона существенно отличался от смеха Джонсона. В пьесах Мидлтона связь с праздничной стихией карнавального веселья была гораздо слабее, чем у автора "Варфоломеевской ярмарки", и носила иной характер. Смех в комедиях Мидлтона в гораздо большей мере, чем у Джонсона, подчинен несколько скептическому взгляду на мир. В его комедиях зло обычно бывало наказано, хотя бы ив результате случайного стечения обстоятельств. Проблематика явно сузилась, внутренний мир героев, их психология меньше интересовали Мидлтона, а потому внешнее действие, стремительно развивающаяся интрига приобрели в его пьесах гораздо-большее значение, хотя она все же не стала самодовлеющей, как у некоторых барочных авторов 20-30-х годов.

Сочетание барочных и классицистских черт характерно и для комедий Мэссинджера, где он вслед за Мидлтоном также развивал традиции Б. Джонсона, дав сатирическую картину английских нравов 20-30-х годов. Как и его предшественники, Мэссинджер высмеивал лицемерие, честолюбие и стяжательство героев из буржуазной среды. Однако по сравнению с Мидлтоном процесс постепенной трансформации жанра городской комедии пошел в его пьесах много дальше.

Последним крупным трагедиографом кануна революции XVII века был Джон Форд, которого известный эссеист-романтик Чарлз Лэм причислил к высшему разряду поэтов {Lamb C. Specimen of English Dramatic Poets, v. II. New York, 1848, p. 29.}. В своих трагедиях Форд в основном следовал традиции Бомонта и Флетчера, не расширяя, но лишь известным образом углубляя ее. Зрение Форда было достаточно ограничено и вместе с тем необычайно зорко, что позволяло драматургу передавать тончайшие нюансы чувств. По сравнению с бурлящей событиями трагедией начала XVII века пьесы Форда иногда кажутся малоподвижными, хотя в них и использованы мелодраматические эффекты кровавого жанра, который драматург целиком подчинил барочной поэтике.

Форд хорошо знал творчество своих знаменитых предшественников и учился у них. Особенно близок ему был, по-видимому, Шекспир, реминисценциями из которого буквально пестрят его пьесы. Однако шекспировские ситуации полностью переосмыслены драматургом в духе его времени.

Здесь наглядно сказалась важная закономерность эволюции послешекспировской драмы. В ренессансной трагедии при всем ее многообразии существовала некая устойчивая шкала ценностей, где, например, идеальная любовь противостояла грубой похоти; маньеристы нарушили это равновесие, сконцентрировав свое внимание на изображении порочного мира, где почти нет места высоким чувствам. Для барочных же драматургов это различие вовсе потеряло смысл. Они соединили возвышенное и земное, создав своеобразный культ страсти, где чувственное начало тесно переплелось с мистическим и подчинило его себе {Huebert R. John Ford. Baroque English Dramatist. Montreal-London 1977, p. 46.}.

Мотив игры, иллюзии - один из главных в пьесе, и в этом тоже была своя закономерность. Контраст между мнимым и сущим, еще столь недавно надрывавший души героев великих трагедий Шекспира и служивший объектом горьких размышлений маньеристов, теперь повернулся своей барочной гранью, окрасив собой мироощущение трагедии, где кажущееся и мнимое нераздельно слилось в единое целое. Самый младший из крупных трагедиографов, Форд стоял в конце традиции, начатой Марло и Шекспиром, и его творчество логически замыкало собой эволюцию английской трагедии первых десятилетий XVII века. Однако пьесы Форда не знаменовали собой тупика, из которого не было выхода. Трагедии Форда, столь сильно трансформировавшие замечательные достижения английской драмы начала XVII века, открывали определенную перспективу. Лучший трагедиограф эпохи Реставрации Томас Отвей многому научился у автора "Разбитого сердца". В его знаменитой трагедии "Спасенная Венеция" (1682) легко обнаружить ту же экзальтацию страсти, а в героях разглядеть черты барочных мучеников.

Через Форда шла и другая линия преемственности, воплотившаяся позднее в "героической драме", создателем и теоретиком которой был Джон Драйден. Ведь типичная для этого жанра героика в духе "кавалеров", а также преобладание красочного занимательного Сюжета над характерами, обязательный конфликт долга и чувства, культ платонической страсти и возвышенная риторика были уже характерны для барочной трагедии 20-30-х годов, эволюция которой логически подводила к эстетике театра эпохи Реставрации.

Сложной трансформацией отмечена в 30-е годы и городская сатирическая комедия, что отчетливо видно на примере Джеймса Шepли, считавшегося лучшим драматургом времен Карла I. Здесь прежде всего следует упомянуть знаменитую "Ветреницу" (1635), где Шерли в духе Мэссинджера сочетал классицистские тенденции с барочными, вплотную подведя традицию Б. Джонсона к театру эпохи Реставрации.

Процесс постепенного сужения горизонтов английской драмы, начавшийся в творчестве Бомонта и Флетчера, достиг в пьесах Шерли своего апогея, радикально преобразив сам жанр комедии. "Старая добрая Англия", столь полнокровно жившая в творениях Шекспира и Джонсона, теперь уходила в прошлое, и мир героев Шерли был совершенно иным, гораздо более тесным, но имевшим и принципиально новые комические потенции. Драматург весьма точно передал дух бездумного веселья, безрассудной погони за наслаждениями, охвативший придворное общество в самый канун революции. Нарисованные им типы глуповатых светских щеголей, острых на язык кокеток, вельмож, ищущих галантных приключений, казались выхваченными из самой жизни.

При составлении этого материала использовались:

1. Интернет энциклопедия Википедия;
2. Младшие современники Ш

<-Назад    Вперёд->